Россия – Грузия после империи - Коллектив авторов
Кто-то из коллег вывел математическую формулу: «Раньше в нашем деле за месяц можно было заработать на год, а теперь за год на месяц не заработаешь». Другой коллега, знающий положение дел в переводческом цехе, тоже был лапидарен: «Прошлое наше прекрасно, настоящее ужасно, а будущее неопределенно».
Помню в советской прессе статью, в которой было сказано, что на социальной шкале Америки место писателя между мойщиком машин на бензоколонке и проституткой. Можем быть довольны: в этом вопросе мы вписались в семью цивилизованных народов.
Поделюсь и личным опытом. Целеполагание журнала «Дружба народов» я считаю государственно важным и потому с самого начала был нацелен на решение его проблем в государственном масштабе. Отсюда встречи с президентами государств СНГ и национальных автономий РФ, руководителями верхней и нижней палат парламента, исполнительными секретарями СНГ. Однако создать работающую структуру не удалось. Не исключаю, что косвенным образом мои усилия способствовали возникновению Межгосударственного фонда гуманитарного сотрудничества СНГ. Кстати, на первом этапе мы успешно сотрудничали с МФГС, но потом что-то разладилось. А нынче бюджет страны реально оскудел.
Так или иначе, КПД моих усилий оказался низким. Что же касается финансовой подпитки Агентства по печати, ее едва хватает на полтора номера, а журнал должен выходить ежемесячно, и выходит, причем интересный, содержательный журнал высокого литературного качества.
Е. Ч.: В некоторых издательствах считают, что автор вообще должен быть рад тому, что его напечатали.
А. Э.: Превращение литературы в хобби – грубейшая ошибка. Выражусь резче: симптом деградации и энтропии. Государство вроде бы ищет новую национальную идею и даже скликает на Валдай умников для ее вырабатывания. Но ведь литература и есть та нива, на которой взрастают идеи.
Мне непонятно, для чего нужен Валдай, когда русская национальная идея существует? Ее обдумывали глубочайшие мыслители, от Чаадаева до Бердяева, и пестовали одареннейшие художники, от Карамзина до Булгакова. Она слишком крупна, чтобы ее не видеть, она никуда не девалась и не девальвировала, поскольку является плодом усилий, совершенно исключительных как по интеллектуальным, так и по нравственным параметрам. Это совокупный опыт и смысл, целеполагание и силовое поле русской классической литературы. Нынешние идеологи не слышат своих предшественников только потому, что реализуемый под шумок «новый проект для России» расходится с проектом Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Герцена, Достоевского и Толстого, Щедрина и Островского, Платонова и Маяковского, более того – противоречит ему. Русская классика наперед отвергла идеал нынешних либералов – общество потребления. Она давно разоблачила ценности социодарвинизма: право сильного, культ успеха, фетишизацию денег, пренебрежение моралью. А что есть классика, как не выявление глубинной сути и чаяний народа!
Е. Ч.: Как появилась инициатива подготовки тематических номеров журнала по национальным литературам бывших советских республик?
А. Э.: Начиная с 1991 года стал мелеть и сужаться канал информации о литературной жизни в сопредельных странах. К концу 1990-х этот процесс привел к ощутимому оскудению и, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту, мы решили выпустить ряд национальных номеров. Солидный объем журнала – около 25 авторских листов – позволял представить их достаточно объемно. Начали с грузинского номера. За ним последовали армянский и азербайджанский. С прибалтами оказалось сложнее, их мы представили большими блоками – журнал в журнале. При подготовке казахского номера открыли в Казахстане несколько превосходных русских писателей и молодых русскоязычных поэтов-казахов. Исключительно содержательным оказался проект «Многоликий Кавказ», реализованный при поддержке Фонда «Русский мир».
Е. Ч.: Каким вы видите будущее журнала, будет ли он развиваться? С уходом советского поколения не канет ли он в Лету?
А. Э.: Несмотря на врожденный оптимизм, перспектива литературных журналов видится печальной, в том числе и перспектива «Дружбы народов». У меня такое чувство, что в национальном организме России нет прежней духовной и интеллектуальной энергии, притягивающей сопредельное пространство и вовлекавшей в единое культурное движение.
Но, быть может, самое прискорбное то, что на моих глазах разрушилась школа художественного перевода с языков сопредельных стран. Это был большой вклад Советского государства в культуру. Мы не смогли его сберечь и теперь будем узнавать о наших соседях не по талантливой литературе, а из судебных протоколов, торговых соглашений и зарисовок борзописцев в желтой прессе.
Е. Ч.: Заканчивая наш разговор, хочу спросить: как вы думаете, есть ли шанс нормализации отношений между Россией и Грузией?
А. Э.: В этом вопросе я не намного оптимистичней, чем в вопросе выживания журналов. Пройдет много времени, прежде чем «народы, распри позабыв, в единую семью соединятся». По убеждениям я социалист, и социальный эксперимент, породивший СССР, близок и дорог мне. Как и Маяковский, я хотел бы,
чтобы в мире
без Россий,
без Латвий,
жить единым
человечьим общежитьем.
И, конечно, я хотел бы, чтобы отношения между Грузией и Россией урегулировались. Помню, как мне приходилось летать в Тбилиси по экзотическим маршрутам – через Киев, Ереван и даже Стамбул. Лет пять назад авиасообщение восстановили, но без решения вопроса об оккупированных территориях мы дальше не сдвинемся.
Под конец нашей беседы припомню метафору о русско-грузинской коллизии, спонтанно родившуюся в одном из моих памфлетов: «В пылу схватки Грузии кажется, что, подобно шекспировскому Меркуцио, она заколота из-под руки друга. Но в этом ремейке у Ромео другая роль: он не прочь поживиться тем, что останется от беспечного и задиристого собутыльника». К лицу ли России такая роль?
Е. Ч.: Спасибо вам за наш разговор!
Москва, 20 мая 2016 г.
Идеология и власть: подчинение и попытки игнорирования
(на материале грузинской русистики 1970–1980-х гг.)
Мария Филина
Заявленное название требует не одного, а нескольких подзаголовков, и все равно это будет эскиз-заявка. Если учесть, что тема неисчерпаема и охватывает 70 лет советской власти на «необъятных просторах» бывшего Советского Союза, можно высказать лишь несколько предположений и представить ограниченное число примеров, связанных с определенным периодом и конкретным местом. Считаю, однако, что необходимо с современных позиций и с учетом временной дистанции, которая отделяет нас от развала СССР, осмысливать те процессы, которые характеризовали литературоведение в условиях советской власти, осознавая, что еще одно мнение в этой области может быть нелишним.
В последние десятилетия, естественно, в разных аспектах рассматривается наука советского периода, тем более когда это касается таких очень связанных с идеологией областей, как история, литературоведение и филология в целом. Интерпретаций множество, и общим местом является утверждение о тотальном давлении идеологии. Это несомненно, как несомненно и то, что ученым на разных этапах существования СССР приходилось разными способами приспосабливаться к требованиям власти, к малейшим изменениям в идеологических установках. Трактовок того, как это удавалось, может быть бесконечное число, фактом остается то, что в условиях, когда работать было невыносимо трудно, создан огромный корпус исследований практически во всех областях науки.
Тема диктует необычный жанр работы – это своего рода контекстология, но не текстуальная, а изучение контекста эпохи, своего рода «атмосфероведение». Мы исходим из той установки, что гуманитарные науки всегда связаны с требованиями эпохи и конкретной идеологией, подчиняясь ей, пытаясь ее обойти или развиваясь в режиме противостояния. В демократическом государстве идеология не является всеобъемлющей, а в советской же действительности она проникала на все
